|
|
*весна в черноморске*
весной окатило!
в бутонах - скамейка.
и такса на щепку,
и щепка на таксу.
какоe томленье!
корейко, скорей-ка
бежимте стремглав
до ближайшего загса.
зачем не любила?
зачем не ценила?
мне пальцем грозит
тетя ядя из польши.
я вам за мужское
либидо и силу
нашью нарукавников
черных побольше.
мой милый бухгалтер,
простой и невзрачный,
откройтесь супруге -
мол, с вашим уменьем
мы за две недели
накопим на дачу
и на побрякушки
из ценных каменьев.
затем в вашей маленькой
светлой квартире
(иной нам не выдадут
в эсэсэсэре),
где мебели всей -
полка, койка и гири,
совьем коммунизм
в натуральном размере.
нежнейшим цветеньем
клубиться аллейка.
пронзителен взгляд,
перекрестно дыханье,
вздымаются груди...
корейко, смелей-ка
в свои закрома
запускайте же пани!
*оттенка охры*
осень оттенка охры
выкрала весь задор.
думаю: то ли охать,
то ли пуститься в ор?
кто-то бы рявкнул матом.
пусть на душе - ни зги,
небо - немой оратор
истину льет в мозги.
жить до седьмого пота -
правда моя проста.
в садике - терракота,
в комнате - три кота.
свежесть, наверно, плюс, но
где ни садись - сквозит.
письма в надежды - устно,
видимо алфавит
чувствия не придуман.
скажется все само.
прошлым набиты трюмы
старенького трюмо:
всякому хватит грусти,
каждому - по горсти.
чуть заболит, отпустит.
ты б еще отпустил...
*бег штришками*
...я передумала, буду бороться...
ветрено нынче, и личико морщит
пленница-речка в кармане колодца.
выглядит роща сутулой и тощей.
что нам осталось от чувства на память -
несколько месяцев сжатых в декаду?
бег по наклонной вслепую, штришками.
пульс подтверждает "так надо, так надо"...
бег по наклонной, задрав подбородок.
что наверху кроме собственно верха?
скоро зима. отвратительна мода
в жарких манто из овечьего меха
мчаться по следу упущенных шансов.
помню ускоренных курсов науку -
стойко прощать и навеки прощаться.
но отвернувшись, выплакивать - в руку.
взять бы в мужья латыша-ювелира -
вот кто слезам примененье нашел бы!
жизнь семенит полоумным пунктиром,
свежие страсти разлиты по колбам
будущих дней. ностальгирует сердце:
бреши латать - затяжная работа.
я оставляю долину инерций,
как в ателье - неудачное фото...
* * *
...теперь начнем писать сценарий сызнова.
ты вспомнишь как приятно по ролям
читать, и речевыми механизмами
буравить тишину по пустякам.
молчать - не модно. на сезонной ярмарке
приобретем беспечный диалог,
живой, как свежесорванные яблоки,
смешливый, словно прыскающий сок.
безбожно октябрит. дожди не сдержаны.
луна туманна. мало новостей...
но в воздух что-то странное подмешано -
адреналин плюс стая журавлей.
я верю в знаки. глупо, но лирично как...
(работает задумка - прут слова!)
пока звучу, не мешкай же, вывинчивай
все, что таю и в чем я не права.
мы будем вместе ныне и, наверное,
до старости, чей светлый эпилог
уже строчит дождями характерными
в черновиках соскучившийся Бог.
***
любить тебя... я знаю много способов:
сходить с ума в кварталах ноября,
где месяца расколотое бра
скребет асфальт лучами-альбиносами,
нездешней меланхолией соря.
самой себе казаться необузданной,
сквозь снег нестись в расстегнутом пальто,
промокнуть, простудиться, но зато
обвить тебя вкруг шеи, словно бусами,
впиваясь в губ разбуженных ментол.
крутить твои пластинки в одиночестве,
заметив сходство текста и судьбы.
свихнутся телеграфные столбы
от всех моих приветов многоточечных,
застынут дни морозно голубы.
писать тебя... невиданной манерою
заставить куролесить мастихин,
пока махрово-снежный балдахин
плетет ноябрь над улочками серыми,
пока сочатся ласка и стихи.
*ночь. наблюдения из окна*
хитрооким тамерланом,
может с толком, может без,
вышел месяц из тумана,
сделал в ноченьке надрез.
ветры сбавили аллюры,
свесив гривы до земли.
к городской архитектуре
липнут тени магдалин.
поворачивает вправо
фар лучистая лыжня.
шелестит каштан: шалавы,
лучше б стайкой - под меня.
тихо, горестно и тонко
стонет века сирота -
бич холодный под картонкой.
спи, старик - считай до ста.
в темном парке, на скамейке
сквернословы-алкаши
льют чернила, как из лейки,
в глубь растительной души.
дремлет город в черной яме...
видно, выгулять не прочь
некто смуглый и с рогами -
показательную ночь.
*одинокомне*
...так в непроглядной темноте
висит недвижимо и ярко
окна заполненная сота...
...так обагренный октябрем,
среди нагих и сирых нив
роняет шелест дуб широкий...
...так море, в легкие вобрав
густой и колющий норд-ост,
вбивает кашель в парусины...
...так одиноко мне...
*читаю дни*
бездомный дождь шершавым языком
лизнул стекло и в раму запечатал -
сырой ноябрь - известие о том,
что год вот-вот растает без возврата.
возьмусь читать, хоть знаю все вперед
(а мне б чуть-чуть небесного оранжа):
вот день-деньской нелепица течет
на парков полувыцветшую замшу.
бубнит трамвай железным говорком,
дырявый шарф колесами утюжа.
и выглядит бессовестным плевком
любая застоявшаяся лужа.
скучает речка в ожиданье льда,
и лай собачий мечется по парку...
мельчайший штрих упрятала вода
в стекольную свою эпистолярку.
и пью ноябрь, как водится, с лица,
читаю дни размытые - запоем,
но в них, увы, ни строчки, ни словца
нет о тебе... а стоит ли? пустое...
зачем стучать потертым башмакам
о том, что поворот смотал на нитку
твоих следов?
...и ветер, молча, сам
захлопывает книжицу-калитку...
*два околозимних стихотворения*
***
заброшенный парк облысел, одичал,
там ветер с газетой играет в квача,
там в глину впечатана мерка шагов,
там круг карусели притих - птицелов.
я тоже заброшена, скисла, грущу,
я где-то завидую ветру-квачу.
мой день на секундные слоги разбит,
и глупые пальцы клюют алфавит.
так бледное солнце в щербинку гардин
просунуло палец и тычет в сатин
зеленой скатерки, где яркий лимон
частичкою лета в мой холод вкраплен.
***
в предвкушении снега,
когда чувств не унять,
откровенья с разбега
попадают в тетрадь.
ты прочтешь это после
первых вьюг, а пока
чует снежную поступь
плавниками река.
синих сумерек льдины
застывают в окне.
млечный путь перекинут
коромыслом - ко мне.
по нему с поднебесья,
засыпая дома,
соскользнет куролесить
синеглазка-зима.
и по белым равнинам,
по каемке садов
брызнет крап снегириный,
будто первая кровь -
верный цвет многоточий...
станут немы слова,
зазвенит колокольчик
рождества рождества.
***
я морем болею... и память все чертит,
как пляж укрывается пледом прилива.
пришлите мне чайку в прозрачном конверте,
пришлите мне волн многотомное чтиво.
я чувствую моря мельчайшие беды:
в неведомом гроте оглохла ракушка,
в густой тишине, не впитав, не изведав
того, чем шумят мои нежные уши.
могучий циклоп и собрат великанов -
маяк не попал на мою фотопленку,
ему не досталось пытливой мембраны
горячих зрачков и восторга ребенка.
прокисло, свихнулось, состарилось лето
в ленивом кубизме бетонных коробок.
пришлите мне шляпу из старой газеты,
пришлите приморского воздуха пробу.
вот вы улыбаетесь, а ведь могли бы...
заплыл за буйки солнца розовый мячик,
и смотрит сквозь воду зеркальная рыба,
и просит прислать ей одну из чудачек...
***
а взять бы карандашик да как высечь
поэму на бумажных тонких шкурах!
карабкается в каменные выси
поэзия моя – литерадура.
надежно засекречены эфиры,
и в вечность ни пробраться, ни пробиться
без помощи издательских овиров,
без маленького гения в петлице.
но пусть молчат пари, пиры и споры:
ввиду особой трепетности груза
поэзию мою фуникулером
доставит на олимп нимфетка-муза.
*зимний сон*
окно залеплено зимой,
блестят сосульки, как стилеты,
над темной аркой дворовой.
а я в свой сон вплетаю лето.
в клубке снежиночьей возни
мелькают тайно и несмело
мои под-солнечные дни
лучом янтарно-загорелым.
закрыть глаза и рассмотреть:
внутри садов, тугих и пестрых,
бурлит иная круговерть,
где пчелы - юркие мёд-сестры -
уколы делают цветам
в душистый бархат сердцевинок.
а майский жук то тут, тот там
бормочет мантры - мая инок.
***
доверю пение басам
ветров предутренней поделки.
расчертит высь напополам
стрижа стремительная стрелка.
застынут блики. кашлянет
труба прокуренно и сухо.
и улыбнется горизонт-
рассвет от уха и до уха.
вот так, в осеннем тупичке,
с зарею вровень, сердцем – настежь,
быть с сентябрем накоротке –
ошеломительное счастье.
понять, как я еще легка
в размахе крыльев и волненье,
как ностальгирует щека
по теплоте случайной тени.
и бесприютный холодок
щенком взъерошенным и юрким
лизнет висок наискосок.
а листопад взметнет мазурку…
*концерт для фотоаппарата*
ночь
I.
был кругл и загадочен глобус
в бюро путешествий, в углу…
вот мчится брюхатый автобус
в седую промокшую мглу.
слегка дискомфортно, но мило
глазеть в заоконную стынь
взасос с неизменной текиллой,
в обнимку приятную с – ты.
листая леса и поселки –
как атлас дремучих дорог,
я знала, как метко и колко
декабрь обезумевший жег
мельчайшие пиксели улиц.
а здесь, полулежа, теснясь,
туристы зверьками уснули.
но сумрак менял ипостась…
ты, сонный, неловко заерзал,
и снова заснул. ну а мне
зрачки запорошили звезды
и где-то осели на дне.
заныли коленки, немея
в тупом безвременье пути.
но квакнул серебряный плеер,
и новенький диск заглотил.
так бешено, огненно, чисто
мне уши ласкал и любил
квартетец виолончелистов –
сынов металлических сил.
вот так меж планет и мелодий,
где – тихо, где все на мази,
на белой земле верховодил
густой апокалипсис зим…
день
II.
вот северный город в еловой
смешной беготне-ребятне.
рождественских лампочек всполох
любая витрина извне
выплевывает разноцветно.
(тебя б разноцветить, мон шер,
когда ты глядишь неприветно
на здешний мой фото-пленэр).
гирлянд и фонариков груды
щекочут нутро площадей.
здесь каждый предчувствует чудо,
и каждый чуть-чуть чародей.
вопит ребятня не смолкая,
скользя на барашках коньков.
я видела саночки кая,
и герды тревожную бровь…
а где-то у пряничной лавки
мой зуммер бездумно поймал
глаза нерождественской шавки,
нерадостной морды овал.
отчаяньем взят на поруки,
ах, если б тот пес только мог
вылизывать ласковой суки
сочащийся теплый исток –
и дара другого не надо
ему из мешка рождества…
а город просил снегопада,
и вот заснежило едва.
давай от души загадаем,
пока хорошеет земля,
удачи - для герды и кая,
и ласк для того кобеля.
*а снег летел*
а снег летел… рассеянный, лохматый,
сбивался в комья пуха у дверей.
казалось – это рыхлые ягнята
дрожат под ворсом варежки моей.
сгущался вечер в липкие эклеры,
толпился палисадник под окном.
мне снег в большой любви признался первым,
целуя рта молочный окоем.
люблю и я. таинственно, феврально…
был поцелуй – и скоро вспыхнет бал.
таится цокот двух сапожек бальных
в разломе льда, внутри кривых зеркал…
*новогоднее*
чернильный вечер долго-долго
на блюдца окон наползал…
но вспыхнул разноцветно зал,
жонглировала светом ёлка,
проснулась пыль на книжных полках,
тараща серые глаза.
в орешке – детском кулачке -
из леденца рождалась фея
(пока не полночь – пусть дозреет).
кружилась тень на потолке,
как несмышленая фике
в елизаветинских аллеях.
но кто-то вдруг зажег свечу –
янтарный ялик в море света.
рука скользнула по плечу,
по разукрасу хвойных веток,
и обогнула пируэтом
зеркал стеклянную парчу…
затем часы издали гул –
округло сиротело время.
игра вступала в новый level.
был мальчик водружен на стул,
он хлестко сабельку взметнул
и новый год отсек от плевел.
*дневная колыбельная*
вот какой прелестный случай
вышел в августе в крыму –
загорелой ножкой лучик
шлепал по полу летуче
в раззевавшемся дому.
шлепал-топал – не услышишь,
не зажмурив сонных глаз.
на полу алела вишня,
мышь хихикала в манишку:
детка-лучик – вот те раз!
лучик теплую коленку
нежил в солнечной пыли,
а за тонкой-тонкой стенкой
с молока снимали пенку
полосатые шмели.
на окне дремала ваза,
распластался в блюдце чай –
засыпали все и сразу,
только два зеленых глаза
не хотели баю-бай…
смотрит мишка с полки косо
на тебя: спущусь и съем!
хватит сказок и вопросов,
спи, мой сладкий, мой курносый,
баю-бай полезен всем.
*морозное*
…и нет, как нет теперь того сумбура
страстей, измен, безумства на крови.
размыта память, вежливость - халтура,
и сердцу больше не до половин.
в последний раз к щеке моей пришпилишь
дежурный поцелуй на посошок,
и выйдешь в ночь, где всё в пуху и мыле,
а небо сыплет сонный порошок.
не для души, а лишь забавы ради,
спокойная, я буду в ту же ночь
топить вину в тягучем винограде
и в ступе слезы горькие толочь…
*стишок*
куёт, куёт в виске кузнечик
стальную тросточку-тоску.
мне заплатить за сказку нечем,
а впрочем – дай стишок сотку.
скрипит холщевая страница,
шуршит надорванная бязь.
но сколько ниточке не виться –
совьется в литерную вязь.
коснись, прошу тебя, нащупай
пытливым пальцем тихий звук –
любви невидимая щука
забьется в лодочке из рук.
когда ж, запутанный, поверишь
в стряпню тряпичную мою -
начну опять, семь раз отмерю
и точкой пуговку пришью.
|
